| В половине восьмого утра Силин стоял на условленном месте. Хотя чахлый сквер навевал ему не очень приятные воспоминания, Нумизмат чувствовал некоторую приподнятость духа. В первый раз за время его московской одиссеи удалось все, что он задумал. Когда без пяти восемь со стороны общаги подошли хмурые и неразговорчивые строители, Михаил не удержался и приветствовал их более чем радостно:— Здорово, мужики!— Привет, — нехотя буркнул черноглазый Шпон, остальные только мрачно посмотрели в сторону Нумизмата. Автобус подкатил словно по заказу — ровно в восемь, и разговор продолжился уже по дороге.— Что это ваше начальство сменило гнев на милость? — шепнул Силин на ухо своему соседу, все тому же Шпону.— Димку позавчера убили, — тихо ответил парень, упорно глядя в окно.— Да ты что?! — очень похоже изобразил удивление Нумизмат. — Кто?— Да кабы знать! Наркоман какой-нибудь. Отправили парня в магазин, и все, нету, зарезали. Денег-то было шиш да маленько, а кто-то позарился, аж карманы все вывернул! Менты, суки, достали! Им лишь бы придраться, что в Москве без прописки живём. А тут ещё рыжий, гад, не хочет Димку домой отправлять, здесь, говорит, похороним, дешевле будет. Я предложил ребятам скинуться по тридцать долларов, никто не согласился, а у парня там мать осталась, брат маленький.— Ну, тридцать долларов это не очень и много, — удивился Михаил, — чего они жмутся-то?Теперь Шпон зверем посмотрел уже на Силина.— Это для вас, москалей, не много, а у нас семью можно месяц месяца на них кормить!После этих резких слов парень отвернулся к окну и замолчал.«Черт его знает, что ему надо? И так и эдак — все для него плохо», — разозлился Силин и оставшуюся часть дороги к соседу уже не приставал.Прораб был уже на месте. За руку поздоровавшись с Нумизматом, он мотнул головой в сторону сторожки и предложил:— Пойдёмте, я вас запишу.По ходу дела Паршин объяснял условия труда и оплаты.— Деньги в конце недели, но сразу предупреждаю вас, что и работы тут осталось тоже примерно на неделю.Паршина удивило, что новый рабочий проявил некоторое безразличие к сумме будущего заработка, но отнёс это к общей сдержанности характера.— И спецовку сейчас на вашу фигуру не подберёшь, — закончил прораб введение в курс дела.— Да ладно, я могу и так, дайте только на голову что-нибудь да рукавицы, — заверил нового начальника Силин.Поначалу в бригаде Михаил занял место покойного Димки: подай, принеси, свари чай. Но длилось все это буквально до обеда. Затем Паршин и бригадир решили посмотреть нового человека на более сложной работе. Пробным оселком послужила все та же злополучная голубая ванная. «Мадам» снова передумала и решила отделать её мрамором. Глядя, как Силин с виду неторопливо, но аккуратно и точно кладёт плитку за плиткой, оба его начальника не сказали ни слова, только переглянулись. Взгляд рыжего выражал некоторую досаду, Паршин же откровенно торжествовал.— Тебе Шпона оставить в подмогу? — спросил он Михаила.— Зачем? Яйца чухать? Один управлюсь, — довольно резко отозвался Силин.— Ну, как хочешь, — пожал плечами прораб.Примерно через полчаса после этого Паршин, Шалим и рыжеусый Мирон куда-то уехали на машине прораба. Силин пришёл за раствором, но спрашивать у хмурого Шпона, занявшего его место у бетономешалки, ничего не стал. Вернулись все трое к самому ужину, подавленные и мрачные.— Все, похоронили Димку, — сказал Шалим, заходя в вагончик. При этом он покосился на взрывного Шпона, тот передёрнулся всем телом, но промолчал. К удивлению Нумизмата, бригадир достал из сумки три бутылки водки, сказав при этом:— Ну что, помянем пацана, пусть московская земля будет ему пухом.Пить Силину не хотелось, но он знал, насколько болезненно подозрительны простые работяги к таким, как он, трезвенникам.— А что вы так долго? — спросил рыжего кто-то из рабочих после поминовения.— В ментовку опять заезжали, — пояснил бригадир, морщась, — так и хотят нам это дело пришить. Все интересовались, не держал ли на Димку кто зла, не было ли в тот вечер в общежитии драк. Эти придурки в нашей комнате даже шмон навели. Все следы крови искали.Возмущению работяг не было предела. Наконец взорвался и Шпон.— А может, у меня там тысяча баксов лежит, какое они имеют право! — заорал он.— Откуда у тебя, голодранца, тысяча баксов? — окрысился Шалим. — А право они имеют. Прописки у нас нет, регистрации тоже. Да не возбухай ты! Присматривали мы там, чтобы никто из них ничего не стырил.В этот момент в вагончике появился прораб.— Васильич, помянешь Димку? — спросил бригадир, поднимая бутылку с остатками водки.— Нет, я же за рулём. Насчёт переезда решили что?— Пока с парнями не говорил.— В общем так, мужики! В сроки мы явно не успеваем, есть предложение распроститься с общагой и переехать на эту неделю сюда. Работать будем не по часам, а по необходимости. Питание четырехразовое. Ну, как вам такая идея?— А из общаги нас все равно пнут, сегодня уже комендант подходил, — меланхолично заметил рыжий.— Куды ж деваться-то. Гроши нужны, працать буде як тэ робы в Египте, — за всех отозвался Мирон.— Ну хорошо, сейчас приедет грузовик, Шпон, ну и… Сергунчик! Сьездите за вещами. — Прораб обернулся к Силину: — Ну, а ты как, Дмитрич, на все это смотришь?— Да никаких проблем. Сейчас только позвоню своей.Пока Паршин раздавал во дворе последние указания, Силин в его кабинете воспользовался телефоном:— Надя! Здравствуйте, это Михаил. Я больше не приду, можете сдавать комнату другим.— Хорошо, — по дрогнувшему голосу женщины Михаил понял, что она огорчена. — Спасибо, что позвонили.— Всего хорошего, до свидания.Последние слова слышал и подошедший прораб.— Как ты с ней вежливо. Строгая, что ли, супруга? — спросил Паршин.— Да она мне не жена, так, сожительница, — невозмутимо отозвался Михаил и, чтобы пресечь все разговоры о личной жизни, быстро покинул сторожку.И потекли для него дни, как в той песне: «на бои похожие». Каждый из них был и бесконечен, и краток, как мгновение. В шесть утра рабочие уже вставали, в семь, после кружки крепкого, как хина, чая вовсю трудились, в девять привозили завтрак. Особых разносолов не было, это отметил даже неприхотливый в еде Силин.— Из заводской столовой, что ли, жратву возят? — спросил он как-то за ужином.— Вот именно, с мебельной фабрики. Одно и то же полгода, в глотку уже не лезет, — пробурчал штатный ворчун Шпон.— Эх, а я два года назад у одной актрисы ремонт делал, вот она нас кормила! — вздохнул Сергунчик. — Пельмени, салаты, отбивные. А на отвальную и бутерброды с чёрной икрой не пожалела. Мы ей квартиру как игрушку отделали.— Что за актриса-то?— Да не помню я фамилии, Людой зовут. В кино часто снимается, в театр нам билеты давала, мужики-то пошли, а я нет.— Нажрался поди? — зыркнул глазами в его сторону бригадир.Сергунчик только глаза виновато отвёл. Работник он был безупречный, но по части выпивки слаб на удивление.— А, это всегда так. Чем богаче, тем к нам, работягам, хуже относятся. А уж скупые!..Разговор перекинулся на «мадам» Балашову, и Силин задал вопрос, давно вертевшийся у него на языке.— Вы все «мадам» да «мадам». А мужик её что же, не приезжает?— Ни разу не был! — почти хором ответили строители.Силин опешил:— Что, вообще?— Даже не знаем, какой он, — подтвердил бригадир. — Всем строительством жена руководит. А он только оплачивает её закидоны.Нумизмат испытал лёгкий шок. Надежда приблизиться к Балашову снова оказалась призрачным миражом.В два привозили обед, в шесть ужин, обещанный второй ужин оказался сухим пайком: хлеб, масло, колбаса. Мужики ругались, часто вспоминали домашние галушки, вареники со сметаной. Это немножко смешило Силина. Из всей бригады лишь один Мирон оказался самым настоящим, коренным хохлом. Остальные — русские, мордвин, чуваш, даже татарин, Ренат. Но все они поголовно были женаты на хохлушках, и домашний борщ, горилку и сало поминали родными блюдами.Заканчивали работать поздно: когда в десять часов вечера, а когда и за полночь. Все зависело от усталости, только она служила уважительной причиной для отбоя. Дело продвигалось быстро, но ощущение того, что они не успевают, преследовало всех. Силин за короткое время сумел завоевать в бригаде довольно крепкие позиции. Все оценили его мастерство и профессионализм. Паршин с удивлением заметил, что, где бы новичок ни работал, одежда его оставалась чистой, без пятен красок и раствора.Обращались к Силину довольно своеобразно, переделав отчество в имя: Михалыч. Единственный, кто волновал Нумизмата своим поведением, был Шпон. От былой весёлости и доброжелательности парня не осталось и следа. И почему-то особенно он не был расположен именно к новичку.— А за что его Шпоном прозвали? — спросил Нумизмат как-то у бригадира, в очередной раз поругавшегося с черноглазым парнем.— Да вечно лезет куда не надо! В каждой дырке затычка! — Шалим махнул рукой. — Одно слово — Шпон!Дня два Силин поведение парня относил за счёт того, что он, Нумизмат, занял его место. Теперь уже Шпон, а не Силин заведовал бетономешалкой, подносил раствор, варил чай — словом, выполнял работу покойного Димки. Но все оказалось гораздо хуже, чем он предполагал.В тот вечер Силин дольше обычного задержался на чердаке, там планировалось разместить биллиардную, и Михаил оббивал её дубовыми рейками. Он подошёл к дверям спальни, когда мужики уже выключили свет, но ещё не спали, переговаривались в темноте.— Да ладно тебе, такую чушь порешь! За такое не убивают!Судя по голосу, это был бригадир. Силин уже потянулся к ручке двери, но яростный голос Шпона заставил его замереть на месте:— А я говорю, что это он убил Димку! Следователь ясно сказал: убийца — человек высокого роста. Я как это услышал, сразу про него подумал. Надо было ему попасть в нашу бригаду, вот он и поронул Одуванчика.— Трошки потише можно? — взмолился из своего угла Мирон. — Брехун ты, Шпон. За таку малость не вбивают, бригадыр верно гуторит.Голоса смолкли, вскоре раздался чей-то храп, а Силин не мог сделать последний шаг и войти в дверь. Его словно кипятком ошпарило.«Как он догадался? — размышлял Нумизмат. — Пока его никто не слушает, но он опасен. Не дай Боже ему удастся встретиться со следователем или с теми парнями из охраны.»Силин вышел во двор и пробыл там примерно с полчаса. Вернувшись в спальню, он завалился на свой матрас и почти мгновенно уснул.
|
