Очнувшись, Силин понял, что незаметно для себя снова уснул, сидя за столом и положив голову на раскрытую тетрадь. От ускользнувшего сна осталось только какое-то неясное воспоминание, что-то связанное с чёрной тетрадью, c константиновским рублём. Заспанными глазами Михаил в очередной раз прочитал выученную наизусть концовку первой записи: «Сим удостоверяю, коллежский асессор, Алексей Соболевский, сын Александров. 18 февраля 1850 года». И старомодная, витиеватая роспись, начинающаяся с огромной заглавной «С» и, постепенно сошедшая к почти незаметной последней букве с коротким росчерком в конце.

Закрыв тетрадь, Силин взглянул на часы и стал торопливо одеваться. Стрелки его «Командирских» показывали третий час ночи.

Промозглая сырость осенней ночи сразу пробрала его до дрожи. Сухопарое тело Нумизмата не хотело покрываться жирком даже во времена властвовавшей на кухне Наташки, готовившей много и вкусно. Ну а годы на хлебе и концентратах тем более не дали разжиться «прослойкой», так что промерзал он мгновенно, до самых печёнок, отчего не любил ни осень, ни зиму.

К «Золотому бару» он подошёл вовремя, народ как раз потихонечку начал расходиться. Музыка гремела, пробиваясь даже сквозь толщину стен и заамбразуренных окон. Но звучала не томная музыка, про которую ему рассказывал в своё время Семка-Динамит, а что-то более ритмичное. Под такую хорошо раздевать не топ-модель, а роту новобранцев. Из раскрытых дверей в ярком столбе освещённого проёма появлялись мужские и женские фигуры, но, отойдя буквально на несколько метров в серую тьму, сразу превращались в тёмные, размытые силуэты. Оставались лишь голоса, смех да хлопанье дверей машин.

Метрах в десяти сбоку от стоянки рос большой, старый тополь. За его толстым стволом Михаил и разместился. Машины разъезжались, высвечивая напоследок фарами остальных завсегдатаев бара. Вскоре подошёл и хозяин ближайшей к Силину «десятки». До Нумизмата донёсся голос с характерным кавказским прононсом.

— Садысь, Наташа, поедэм кататься.

— Я не Наташа, я Люда, — хихикая, ответила заплетающимся языком девица.

— Какая разница, сегодня будэш Наташей.

Судя по голосу, и сам хозяин «десятки» был изрядно подшофе. Но машина его, резко развернувшись, на сумашедшей скорости понеслась в сторону выезда из города, на пустынное шоссе, любимое место гибели этих ночных фанатиков свечинской «Формулы-1». На одном из поворотов стояло уже три памятника таким вот «сорокаградусным» пилотам.

«Чтоб ты, сволочь, гробанулся!» — пожелал от всей души Силин, и волна ненависти, так часто посещающая его в последнее время, заставила передёрнуться судорогой отвращения лицо и тело Нумизмата.

Ближе к четырём часам на стоянке перед баром остался только длинный «Понтиак» Гарани. Силину надоело стоять на одном месте, и он решил обойти здание бара. Оказалось, что не только фасадные, но и боковые окна заложили стеклоблоками. Сохранились лишь окна, выходящие на пустырь. Подойдя к ним, Михаил сразу услышал характерный грохот посуды, резкие женские голоса.

«Кухня», — понял он. Все три окна с наружной стороны оказались забраны железными решётками по подобию жалюзи. Но изнутри кухни одно из окон оказалось открытым, это Нумизмат понял и по звуку, и по стойкому запаху жареного мяса, вызвавшему у Силина резкое отделение слюны.

Приникнув к узкой щели решётки, Михаил мог спокойно наблюдать за обыденным бытом кухни. От окна тянуло теплом, он даже смог немного согреть озябшие руки. Внутри кухни, как на освещённой сцене, неторопливо передвигались поварихи, готовить уже ничего было не надо, и они приводили в порядок посуду, по ходу дела перемывая косточки знакомым и родственникам.

— А я сегодня своего мужа видела, — услышал Силин знакомый голос Наташки. Саму её он не видел, она сидела как раз в простенке между окнами, в каком-то метре от Михаила, и чистила впрок картошку.

— Это того чокнутого? — спросила одна из поварих. — Ну и как он?

— Да что ему будет! Все такой же, помесь глиста с жирафом. Только оброс как поп, волосы немытые, грязные, висят сосульками, тьфу!

Она добавила совсем не женское словечко, и Силин в ответ про себя парировал: «Сука!»

Бабы сдержанно посмеялись, потом одна спросила Наталью:

— А как у тебя с этим, с Витькой-то?

— Да все так же. Болтается, как говно в проруби. Жена поманит — к ней бежит. Деньги кончатся, пнёт его — он ко мне плетётся.

— Ну, а хоть какой-нибудь прок от него есть?

— Да самую малость. Больше растравит, чем оттрахает…

Разговор перекинулся на какую-то всем известную Машку, мужик у которой, по общему мнению, гуляет направо и налево, а глупой бабе все невдомёк.

Для Силина эти подробности были уже ни к чему. Он собрался уходить, но тут одна из поварих спросила:

— Хозяин-то ещё здесь?

— Да, с Алёшкой в шашки играет. Всю ночь как сыч сидит.

— Ну и что с того? — заступилась за Гараню Наташка. — Просто он сова. Я вот жаворонок, так мне эти ночные смены как нож острый к горлу. Дрыхну до четырех вечера, потом вскакиваю как оглашённая и снова бегу сюда.

В подтверждение этих слов Наташка сочно зевнула, но тут другой женский голос с нотками панического ужаса воскликнул:

— Девки, а время-то уже полпятого! Мы так на первый автобус не успеем!

Вся поварская гвардия дружно заохала, ещё энергичнее загремела посудой, и вскоре голоса стихли, погас и свет. Но от окна по-прежнему устойчиво тянуло теплом, и Силин понял, что у кухарок нет привычки его закрывать.

«Да и зачем, на окне ведь решётка», — понял ход их мыслей Михаил, ощупывая довольно-таки жидкие жалюзи. Судя по всему, решётка была прикреплена к стене крепкими дюбелями. Хмыкнув, Силин снова отправился на свой наблюдательный пункт за старым тополем.

Без пяти пять открылась дверь бара, и в полосе света выплыли все четыре кухарки, гружённые тяжёлыми сумками.

— Пока, Алёша, — попрощалась одна из них с охранником.

— Смотри не выиграй у хозяина, а то уволит, — расслышал Силин насмешливый голос своей бывшей жены. С годами склонность Наташки к юмору переросла в сарказм.

Дверь за поварихами закрылась, тёмной массой они протопали буквально в трех шагах от затаившегося Нумизмата, на ходу ругая осень, погоду и свою безотрадную житуху.

Вскоре с горы прополз позвякивающий раздрызганным корпусом первый, дежурный автобус. Желтоватый свет изнутри делал его похожим на аквариум, и было видно, как четыре подружки пробирались по салону со своими сумками, выбирая места получше. Кроме них, в автобусе оказалось ещё человек пять мужиков в брезентовых робах, променявших тёплую койку с горячей женой на холодную речку с сопливым ершом.

Все затихло, снова стал накрапывать дождь, потихоньку светало. В домах начали зажигаться огни, первые работяги, не торопясь, потянулись к остановке, и Силину пришлось сменить наблюдательный пункт. Он перешёл на другую сторону улицы и, усевшись на скамейку рядом с домом, уже издалека наблюдал за баром. В восьмом часу утра там произошла смена караула: проработавшего всю ночь вышибалу заменил другой парень, таких же громоздких размеров. По очереди подошли три женщины, затем подъехала «газель» с шустрым парнишкой-экспедитором, юрким угрем проскользнувшим в дверь. И лишь после этого хозяин бара изволил отбыть домой.

Сначала на пороге появился все тот же парень-телохранитель, затем шофёр. Гараня вышел последним, все так же неторопливо, солидно, плотно и уверенно ступая по асфальту. Увы, с такого расстояния Михаил снова не смог разглядеть лица своего врага, только проводил взглядом стремительно скользнувшую в сторону города машину с профилем атакующей акулы.